Схема криминальных сетей, составленная Управлением ООН по наркотикам и преступности. Что происходит, когда в деле замешаны целые государства? Изображение: УПН ООН

Истории

Темы

Расследование мафиозных государств и клептократий: Интервью с Дрю Салливаном из OCCRP

ЧИТАЙТЕ ЭТУ СТАТЬЮ НА ДРУГИХ ЯЗЫКАХ

Схема криминальных сетей, составленная Управлением ООН по наркотикам и преступности. Что происходит, когда в деле замешаны целые государства? Изображение: УПН ООН

Примечание редактора: Рекомендуем почитать Глобальное руководство GIJN для журналистов по расследованию организованной преступности. В этом путеводителе, составленном ведущими мировыми репортёрами-расследователями, 9 глав, каждая из которых посвящена отдельной теме: финансирование преступной деятельности, наркоторговля, контрабанда антиквариата, торговля людьми, дикими животными, оружием, киберпреступность и экологические преступления. Глава об отмывании денег написана коллегой Дрю Салливана, Полом Раду из Проекта по освещению организованной преступности и коррупции (OCCRP).

Одна из глав посвящена тому, что мы называем мафиозными государствами. Это страны, которые функционируют как криминальные картели, а государственными делами в них управляют так, будто это преступный синдикат, занимающийся рэкетом. Чтобы изучить эту тему, мы попросили исполнительного директора GIJN Дэвида Каплана взять интервью у соучредителя OCCRP Дрю Салливана. Каплан пишет о преступности и коррупции более 30 лет и является автором трёх книг о международной преступности, в том числе книги «Якудза», которую принято считать фундаментальным трудом о японской мафии. Салливан — издатель OCCRP. Под его руководством проект достиг небывалых успехов в разоблачении организованной преступности по всему миру, в особенности в бывших коммунистических странах. С момента начала работы OCCRP в 2005 до 2021 года, материалы проекта привели к наложению штрафов и конфискации имущества на сумму 7,3 миллиарда долларов; к более сотни отставок и увольнений; к сотням арестов и обвинительных заключений.

Интервью с Салливаном длилось долго — обоим журналистам было что сказать по этой теме. Здесь мы публикуем более подробную версию, чем та, что вошла в руководство по расследованию преступности. Разговор переходит от мафиозных государств и клептократий к корпоративной преступности и заканчивается рассмотрением инструментов, которые нужны нам, журналистам, для расследования самых серьёзных угроз для современной демократии. Пожалуйста, поделитесь с нами своими впечатлениями.

Дэвид Каплан (ДК): С 2012 года OCCRP присуждает премию «Коррупционер года» людям, чей стиль управления строится на организованной преступности и коррупции. Если сосчитать все страны, которыми управляют победители, то в общей сложности это почти 10% человечества. И это только те, кому премию уже успели присудить. Насколько распространена такая форма государственного управления? В мире 195 стран; сколько из них мы можем назвать мафиозными государствами?

Дрю Салливан (ДС): Мафиозные государства как таковые встречаются довольно редко. А вот если вы имеете в виду клептократии, то они весьма распространены.

ДК: Другими словами, клептократии — это государства, построенные на воровстве.

ДС: Да, это распространённое явление. Есть множество клептократий. К сожалению, в их число входят большинство развивающихся стран. Мафиозные государства встречаются реже. Таких, скорее всего, шесть или семь — государства, правительства которых стремятся к организации мафиозного типа. Их намерение состоит в том, чтобы управлять государством как преступным предприятием, преследуя преступные интересы.

Великие мафиозные государства — это, вероятно, Косово, Черногория… Мальта, можно сказать, довольно близко. Вы можете возразить, что Россия — мафиозное государство; но Россию, возможно, следует выделить в отдельный класс. Добавим ещё Экваториальную Гвинею. Возможно, Мексику.

ДК: А как насчёт Афганистана? Эту страну сейчас контролирует группировка, которую считают террористической, и которая, вероятно, станет крупным торговцем оружием, поставщиком героина, и в целом государством, которое не признаёт международные нормы.

ДС: Я бы не назвал Афганистан мафиозным государством, потому что там доминируют следующие группы: талибы — своего рода коалиция теократических интересов, а также ИГИЛ и отдельные полевые командиры. Талибы открыто заявляют об использовании опиума в качестве товарной культуры, но это скорее прагматичное решение. Торговые пути налажены, с альтернативными товарами, которые могли бы заинтересовать международные рынки, у них не сложилось — так что будут торговать тем, что имеют. Они не стремятся быть именно торговцами наркотиками, но такая прибыль всегда будет вызывать проблемы с верховенством права.

ДК: А Венесуэла?

ДС: Венесуэла — во многом мафиозное государство, так как руководство страны больше не интересуется государственным управлением. Политическая элита и военные тратят свою энергию не на улучшение безопасности или развитие образования, а на открытие офшоров и торговлю наркотиками.

Азербайджан — клептократия. Там ужасное автократическое правительство. Оно угнетает граждан, а большую часть украденных денег тратит на то, чтобы всех контролировать, чтобы никто не создал рисков для правящей семьи. Руководство страны ворует всё — не потому, что ему нужно больше денег. Ему просто не хочется, чтобы у кого-то другого накопилось достаточно денег, чтобы выступить против него.

ДК: Да, это важная отличительная черта… Когда, например, правоохранительные органы США расследуют деятельность организованных преступных группировок, им предъявляют обвинение в «продолжающейся преступной деятельности». Пользуясь этим определением, можно было бы предъявить обвинение многим странам мира.

ДС: Да, конечно.

ДК: То есть, это один из параметров, верно? Мы живём в коррумпированном мире, где триллионы долларов ежегодно незаконно переходят из рук в руки.

ДС: Точно. И одна из больших тенденций, которые сейчас можно наблюдать, заключается в легализации коррупции. Именно поэтому коррупционером года по версии OCCRP стал румынский парламент: по сути, идея парламентариев заключалась в том, что быть преступником — это нормально. Если ты депутат, тебя нельзя ни в чем обвинить. Точно так же дела обстоят и в таких странах как Россия, где депутатам Госдумы не могут быть предъявлены обвинения в преступлениях. Это очень плохой знак.

ДК: Итак, мы говорим о том, что лишь немногие страны являются откровенно мафиозными государствами — это бандитские группировки, преступные предприятия, их деятельность строится на рэкете. Они следят за всем и применяют насилие — то есть имеют черты, которые обычно ассоциируются с мафией. Хорошо, это с одной стороны. А с другой — клептократии, где правят воры, и в их число можно включить почти все остальные страны, кроме Скандинавии и Сингапура?

ДС: Это происходит везде, где нет сильной демократии. Возьмите Индонезию: военные контролируют большую часть промышленности, они изменяют законы и избегают судебного преследования. Это клептократия? Частично — да, но частично это всё же демократия. Эти страны находятся где-то посередине. Но есть и чистые клептократии. Большая часть Африки — автократии. Голосами избирателей манипулируют, от людей откупаются. Во многом это система покровительства.

ДК: Хотелось бы выстроить аналитическую рамку, которую журналисты смогли бы примерить к своим странам. Живут ли они в условиях постоянно работающего преступного предприятия? Или это немного перегиб, и так можно сказать лишь о паре десятков стран?

ДС: Нет, это не перегиб. Существует континуум вариантов, от прозрачной демократии к государству организованной преступности; каждая страна движется либо в одну, либо в другую сторону. По сути, можно согласиться, что большинство правительств недемократичны, а размах коррупции огромен. Серьёзные проблемы начинаются тогда, когда происходит узурпация государства. Тогда весь вопрос в том, есть ли возможность избавиться от виновников. Если этого не сделать, приходится жить в условиях узурпации государства — а здесь уже недалеко до автократии или клептократии. Но даже в демократических странах — скажем, в Польше или Чехии — демократия сильно сдаёт позиции.

ДК: Но это проблема скорее политического, чем криминального характера.

ДС: Верно. Но иногда на политических постах оказываются люди, вовсе не являющиеся государственниками. Мы считаем, что все политики стремятся стать великими лидерами, но что если их настоящая цель — узурпация государства или преступность? Что, если их цель — воспользоваться демократией для захвата государства? В этом состоит цель многих политиков, в том числе Республиканской партии США, и, тем не менее, мы не расстаёмся с иллюзиями и продолжаем относиться к ним с уважением. Я бы не ставил Госдепу задачу вести переговоры с Путиным. Это дело лучше доверить ФБР.

ДК: Мне кажется, что анализ государственного управления с точки зрения законодательства о борьбе с организованной преступностью также можно распространить на крупные корпорации: некоторые из них тоже подходят под определение продолжающейся преступной деятельности. Я имею в виду определённые табачные и фармацевтические компании. Можно ли применить этот критерий к крупным транснациональным корпорациям?

ДС: В особенности к некоторым компаниям, которые работают в автократических странах. Например, так можно сказать о многих турецких компаниях в отрасли строительства или эксплуатации природных ресурсов. Они просто приезжают в другую страну, и с помощью подкупа и манипуляций получают то, что хотят. Нельзя приехать в Экваториальную Гвинею и заключить сделку с правящей семьей, не дав взятку. По мере того, как число клептократических государств растёт, успешными становятся самые коррумпированные бизнесмены.

ДК: Это хорошо описывает ситуацию с компаниями, которые с помощью «откатов» захватывают доли рынка и ресурсы. Но я считаю, есть и ещё одна категория — фармацевтическая промышленность, из-за которой злоупотребление опиатами в США достигло масштабов эпидемии. По сути, они действовали как распространители наркотиков.

ДС: Да, как легальные наркоторговцы.

ДК: Табачная промышленность содействует контрабанде — опять же, ради увеличения своей доли на рынке. Они создают чёрные рынки на миллиарды долларов — со всеми сопутствующими коррупционными действиями.

ДС: Да, табачная промышленность в этом замешана. Промышленность — прибыльный источник финансирования, как для коррумпированных правительств, так и для организованных преступных группировок. Изготовление пачки сигарет обходится от 20 до 50 центов; розничная цена намного выше. В случае легальных сигарет, разница облагается налогами. В случае контрабанды — это доход преступников. Так что соглашусь: это криминальные предприятия.

Во многих сферах бизнеса существует постоянный преступный сговор, так как на мировом рынке общего для всех закона нет. Есть лишь соглашения, протоколы и договоры между странами. Правоохранительные органы работают только в границах конкретных государств. В каждой стране свои законы; при необходимости всегда можно перенести часть деятельности за границу, за пределы досягаемости, чем и занимается офшорная индустрия уже многие годы. Благодаря преступной системе, созданной офшорной индустрией, эта деятельность является чрезвычайно прибыльной. И если на Британские Виргинские острова ещё можно оказать давление и узнать, кто стоит за тем или иным бизнесом, то с Россией, Китаем или Турцией этот номер не пройдёт. Следовательно, появилась лёгкая возможность полностью избежать правоприменения.

ДК: Существуют ли определённые отрасли, которые более подвержены преступной деятельности? Например, здравоохранение или образование обычно не вызывают опасений; другое дело — природные ресурсы, банковское дело и судоходство.

ДС: Как правило, всё сосредоточено на этих активах, потому что во многих автократических странах развитой экономики нет, единственное, что есть — это природные ресурсы. Как говорил [американский сенатор] Джон Маккейн, Россия — это большая заправочная станция, маскирующаяся под страну — и в этом большая доля правды. Речь идёт об эксплуатации природных ресурсов: древесины, нефти и газа, полезных ископаемых. Далее следует обратить внимание на транспортные средства для перемещения этих ресурсов — например, судоходство — нужно ведь как-то всё это спрятать.

ДК: Если журналист-расследователь ищет материал для статьи, в каких точках соприкосновения этих отраслей с национальным государством будет наибольшая вероятность обнаружить махровую коррупцию и организованную преступность? В отрасли ресурсов или транспорта?

ДС: Следует следить за деньгами. По сути, всё это является ценным само по себе: стоит только добыть природные ископаемые или срубить дерево — и у них уже есть какая-то стоимость. Любые природные ресурсы — это отрасль, на которую стоит обратить внимание, так как автократы и мафиозные государства, как правило, умеют зарабатывать только на этом.

ДК: А что актуальнее — товары или услуги?

ДС: Единственная сфера услуг, в которой действительно можно заработать, — это отмывание денег.

ДК: Но эта сфера тоже занимается обслуживанием товарных отраслей, не так ли?

ДС: При этом она сама стала отдельной отраслью. Таким образом, города вроде Дубая превратились в центры отмывания денег. Они занимаются золотом, алмазами, отмывают и скрывают активы. А теперь ещё и Азербайджан: Белый город, который там строят, призван стать ещё одним Дубаем. Всем хочется создать свой собственный Дубай — место, откуда международные правоохранительные органы не смогут получать информацию. Эта отрасль сама по себе превратилась в преступное предприятие.

ДК: Финансовая индустрия Лондона — преступное предприятие?

ДС: Да, частично. Вероятно, офшорные деньги составляют большую часть финансовых потоков, проходящих через этот город. В свою очередь, значительная часть этих денег связана с преступной деятельностью. Вот почему так много российских олигархов радовались выходу Великобритании из ЕС.

ДК: А как насчёт традиционных центров отмывания денег, таких как Панама или Британские Виргинские острова?

ДС: Большинство этих офшоров на самом деле не являются криминальными предприятиями. Они просто зарабатывают на своей деятельности большие деньги.

ДК: А Соединённые Штаты? США не ведут агрессивную борьбу с отмыванием денег.

ДС: Верно. Это легализация коррупции. Определённые аспекты коррупции были легализованы, поскольку люди на этом зарабатывают. Возможно, хедж-фонды — крупнейшее в мире средство инвестирования преступных доходов.

ДК: Вы могли бы привести несколько примеров стран, которые можно назвать мафиозными государствами?

ДС: Яркий пример — Черногория. Это небольшая страна — всего 600 000 человек — и ею руководил человек, для которого пост премьер-министра был первой работой в жизни. Его брат обеспечивал тесные связи с организованной преступностью. Вместе они занялись нелегальной торговлей табачными изделиями, и в этом фактически участвовало государство. Со временем нам удалось обнаружить механизмы, созданные для этих целей. Премьер-министр обеспечил вливание огромных государственных денег в банк, принадлежащий членам его семьи, и создал правила, согласно которым все сделки должны были заключаться через этот банк. Затем он начал ссужать деньги из банка себе, своим друзьям и организованным преступным группировкам. Когда банк начал терпеть убытки, на его спасение были снова выделены деньги налогоплательщиков. 

ДК: Можно ещё пример мафиозного государства?

ДС: Ещё один яркий пример — Косово. Страной на самом деле руководят давно известные мафиози из города Печ. Сербия активно сотрудничает с преступными группировками, которые финансируют правящую партию. О Мальте складывается впечатление, будто она действует от имени преступных группировок. А Экваториальная Гвинея — Теодоро и его группа, Обианги — это крупный перевалочный пункт для наркоторговцев.

ДК: А как насчёт Филиппин под руководством Дутерте — государства, в котором систематически осуществлялись внесудебные казни?

ДС: Это коррупция и нарушение прав человека. Но связи Дутерте с преступным миром довольно ограничены. Он обогащался сам и обогащал своё окружение, однако, насколько нам сейчас известно, это делалось скорее политическими, чем криминальными методами.

ДК: Самый очевидный пример, который я знаю, — это Северная Корея, о которой я писал ещё лет 20 назад. Помню, в то время кто-то из комментаторов сказал: обычно мафия захватывает правительство снизу вверх, но в случае этой страны всё происходило сверху вниз.

ДС: Верно. На это есть причина. Это доступ к иностранной валюте. В этом большая проблема этой страны: ей нужна иностранная валюта. В то же время, эта страна ничего не продаёт и является парией для других стран. Поэтому она подделывает доллары США и продаёт наркотики.

ДК: У Северной Кореи не хватало денег на дипломатов. Чтобы пополнить свой бюджет, её дипломаты продавали пиратские компакт-диски и занимались контрабандой табачных изделий.

ДС: Так было и в Восточной Европе. Во время «холодной войны» организованная преступность многих стран этого региона действовала за границей. Вот почему, например, в Швеции и других странах было столько сербов — они ехали туда подзаработать. Румыния зарабатывала иностранную валюту на торговле наркотиками. Это был популярный подход. И это та среда, в которой началось становление Путина, ещё во времена его работы в ФСБ. «Мы должны сделать это на благо государства», — говорили себе эти люди. В результате сформировалось убеждение, что государства могут сосуществовать с преступной деятельностью, потому что это в их интересах. И это убеждение передавалось следующим поколениям.

ДК: В какой-то мере и разведке нужно кое-что знать о работе чёрных рынков — иногда это необходимо для достижения поставленных задач. Когда людей тайно вывозили из Китая после событий на площади Тяньаньмэнь, ЦРУ использовало свои связи с Триадой.

ДС: Путин тоже использует такие связи: он арестовал многих крупных российских преступных авторитетов, а потом отпустил их. Мы подозреваем, что договор был таким: «Теперь ты работаешь на меня». Иногда убийства совершают люди из организованной преступности, которые действуют по приказу России.

ДК: Перейдём к советам и инструментам, которые помогут журналистам в работе. Существуют ли качественные различия между расследованием мафиозного государства, и, скажем, расследованием преступного картеля?

ДС: Во многом, это проще. Ведь в вашем распоряжении — государственные реестры, документы, тендеры, отчёты компаний. У вас есть информация.

ДК: Государством нужно как-то управлять, и часть этой информации доступна публично.

ДС: Точно. Государство — более прозрачная структура, чем организованная преступная группировка. Как и в случае с преступной группировкой, нужно построить иерархическую схему организации, сверху вниз. Внутри правительства имеются неформальные сети. Зачастую они важнее, чем формальные. Для начала определите наиболее важных людей. Посмотрите, кто быстро разбогател, у кого самый роскошный дом, кто живёт рядом с президентом в новом престижном пригороде.

ДК: А как вы это делаете? Выстраиваете сеть в какой-то программе? Рисуете фломастером на доске? У вас на стене висит доска с фотографиями фигурантов, как в старых сериалах о полиции?

ДС: Всё вышеперечисленное. Исследуя тему, нужно собрать всю возможную информацию. Чтобы связать всё воедино, мы используем систему управления знаниями, которая связана с другим программным обеспечением. А дальше отслеживаем финансовые потоки.

Деньги в организованной преступной группировке поступают от незаконной торговли — скажем, торговли наркотиками. Если речь о правительстве, нас интересуют госконтракты. Кто имеет право добывать нефть? Кто имеет право рубить деревья? Кому принадлежит телефонная компания? Так вы узнаете о главных фаворитах мафиозного государства. За этим следует ещё один ключевой шаг: поиск активов.

ДК: Верно. Активы здесь чрезвычайно важны.

ДС: Именно так — ведь редко бывает, что все подробности денежных манипуляций известны. Зато можно выяснить, что получилось в результате, а иногда даже больше — когда, где, и как актив был куплен, на что и когда были получены деньги с госконтрактов.

С каждым фигурантом может быть связана целая группа людей, на которых оформлены активы. Вам нужно выяснить, кто эти подставные люди, кто их юристы, члены семьи, а затем искать оформленные на них активы. Это должен быть кто-то, кому фигурант доверяет.

ДК: Какими данными вы пользуетесь? Реестрами юридических лиц?

ДС: Реестрами юридических лиц, земельными кадастрами, реестрами недвижимости. Франция недавно опубликовала свой реестр недвижимости; мы находим там очень интересные имена. Есть множество утечек банковских данных, из которых можно получить представление о том, у кого есть деньги и где они находятся. Для этого свяжитесь с ICIJ, OCCRP и другими организациями, которые строят базы данных, основанные на утечках. Даже если таким данным 10-15 лет, они всё равно имеют ценность. Среди старых баз данных можно внезапно обнаружить новое подставное лицо.

ДК: Одна из тенденций нашего времени, которая помогает нашим коллегам-расследователям, — это то, что утечки приобрели массовый характер, и иногда всю документацию о компании можно получить на флешке. Насколько это важно для такого рода расследований? Это теперь неотъемлемая часть работы?

ДС: Сейчас, когда утечек достаточно много, данные стали существенной составляющей журналистики. На объединение данных из различных утечек и отслеживание финансовых потоков уходит много времени.

ДК: Бывает ли так, что начиная новый проект, вы тратите недели на разработку источников, в надежде, что кто-то предоставит вам гору документов?

ДС: Да, мы это делаем. Но в то же время мы постоянно занимаемся сбором информации. Информация, которая к нам попадает, — это не только утечки, но и результаты взломов, работы программ-вымогателей и скрейпинга. Мы регулярно скачиваем с сайтов сотни наборов данных. Множество ценной информации удаётся получить благодаря программам-вымогателям. Многие компании не платят выкуп, и в результате их информация утекает в сеть.

ДК: А как насчёт этической стороны материалов, полученных незаконным путём?

ДС: Это сомнительная практика, но эти данные попадают к нам не по нашей инициативе. Мы никого не просим добывать их для нас. Мы пользуемся материалами, которые попали в открытый доступ. Кроме того, мы пользуемся ими только в случае большого общественного интереса.

ДК: Однако эти расследования строятся не только на больших утечках данных.

ДС: Не только.

ДК: Какую часть работы составляет поиск по печатным источникам, выявление закономерностей, изучение публичных данных и проведение интервью? Другими словами, традиционная журналистская работа…

ДС: Журналистская часть работы никак не изменилась, мы по-прежнему делаем то же, что и раньше. Мы всё ещё работаем с источниками, в больших количествах запрашиваем публичную информацию — даже больше, чем когда-либо ранее. Мы стали гораздо больше работать с открытыми источниками. Многие из наших материалов начинаются с того, что чья-то девушка выкладывает в TikTok фотографии совместного путешествия на яхте.

ДК: А личные встречи с источниками? Насколько это остаётся важным?

ДС: Это всё ещё очень важно. Расследовательская журналистика не изменилась. Проблема в том, что у многих молодых журналистов нет «старых» навыков.

ДК: Они не умеют встречаться с людьми и брать интервью?

ДС: Точно. Они этого не делают — думают, что всё можно сделать онлайн. У нас есть и журналисты старой закалки, и те, кто специализируется на работе онлайн. Мы объединяем оба подхода.

ДК: Каким программным обеспечением пользуется OCCRP для сложных расследований? Этот процесс ещё называют анализом связей: вначале строится схема связей между фигурантами, затем всё это дополняется информацией о деньгах, активах и счетах. Как вы представляете это в цифровом виде? Вы пользуетесь каким-то готовым решением, или разработали что-то своё?

ДС: Aleph — один из наших главных инструментов; мы сами его спроектировали и создали. Мы вносим в него все наши данные. Aleph подключен к Linkurious, который мы используем для построения карт связей на основе собранных данных. В нём есть функция временной шкалы, что позволяет отразить процессы во времени. Ещё имеется возможность перекрёстных ссылок для сопоставления баз данных. Можно также пользоваться инструментами вроде i2, но из-за их высокой стоимости мы пользуемся ими мало. Существует множество инструментов для анализа социальных сетей; некоторые из них бесплатны. Но для работы с ними нужен человек с хорошими техническими навыками. Aleph бесплатен; доступ к Linkurious тоже можно получить.

ДК: А как насчёт коммуникации?

ДС: Для обмена информацией и совместной работы над материалами мы пользуемся системой Wiki. Для безопасного общения между членами команды нам помогает Signal. На самом деле всё довольно просто. Наверное, для этого есть и более совершенные инструменты, но мы координируем работу по всем нашим проектам с помощью Signal, Wiki и Aleph — инструментов, доступных любому журналисту.

ДК: А как насчёт важности работы в команде? Вы ставите большие цели. Просто пугающие. Государства имеют в своём распоряжении огромные ресурсы, и способны раздавить журналиста-одиночку. Как вы с этим справляетесь?

ДС: В наше время все громкие расследования о коррупции и организованной преступности являются трансграничными. Поэтому как никогда важно работать в большой команде с разнообразными навыками. Нужны местные журналисты. И журналисты, разбирающиеся в кибербезопасности. Исследователи. Специалисты по социальным сетям. Специалисты по работе с данными, которые могут искать информацию в материалах утечек. Мы — сеть, и мы пользуемся этой сетью, чтобы дополнять навыки друг друга. Собственно, именно это позволяет нам делать множество материалов, и к тому же очень быстро. Если в вашей организации нет людей с нужными навыками, важно научиться быстро находить их, построив отношения с организациями вроде GIJN.

ДК: Что делать самостоятельно работающему журналисту, живущему в условиях коррумпированного режима, и желающего расследовать его действия?

ДС: Мы работаем с журналистами из таких стран как Туркменистан, где режим настолько коррумпирован, что даже общаться с нами — небезопасно. Однако, сотрудничая с журналистами из других стран, можно достичь многого. Возможно, внутрь страны заглянуть не удастся, зато можно заглянуть за её пределы — туда, где находятся активы.

ДК: Как вы думаете, сегодня правительствам сложнее хранить секреты?

ДС: Да, это так — из-за развития коммуникационных технологий. Кроме того, многие правительства сейчас настолько коррумпированы, что люди обеспокоены происходящим. Вот тут-то и возникают утечки. Мне кажется, что этим инструментом пользуются и сами правительства. Думаю, они сами инициируют многие крупные утечки.

ДК: Расскажите об этом подробнее. Вы подозреваете, что к некоторым крупным утечкам причастны спецслужбы?

ДС: Да. Я думаю, что распространение этой информации — в интересах некоторых стран. Они инициируют утечки в собственных целях — чтобы навредить правительствам других стран или конкретным людям.

ДК: Что делать журналистам, чтобы их не использовали для этих целей?

ДС: Нужно выработать собственные этические правила и внимательно следить за тем, чтобы публиковать только те материалы, которые представляют наибольший интерес для общественности. Я думаю, это главное. Мы постоянно спорим: а действительно ли общественности нужно это знать? Мы стараемся публиковать только то, что проливает свет на коррупцию, работу правительства, бизнеса, и деятельность организованной преступности, чтобы общественность могла принимать более обоснованные решения.

Дополнительные ресурсы

Пособие для журналиста по расследованию организованной преступности.

Руководство по расследованиям о пропавших без вести и организованной преступности.

Как отследить деньги: советы Миранды Патручич из OCCRP по трансграничным расследованиям.

Как они это сделали: Азербайджанский Ландромат.


David KaplanДэвид Э. Каплан основатель и исполнительный директор GIJN. Он пишет об организованной преступности более 30 лет и является автором трёх книг о международной преступности, в том числе книги «Якудза», которую принято считать фундаментальным трудом о японской мафии. Каплан освещал события в более чем двух десятках стран, получил 25 наград — сам или в сотрудничестве с коллегами. Он руководил новостными отделами в некоммерческих изданиях, расследовательскими группами и многочисленными трансграничными журналистскими проектами. 

Дрю Салливан — соучредитель и издатель Проекта по освещению организованной преступности и коррупции (OCCRP). Под его руководством OCCRP получил множество наград, в том числе премию Global Shining Light, премию Тома Реннера за освещение преступлений и Премию Европейской прессы. Ранее он работал журналистом-расследователем в газете Tennessean и в группе по специальным поручениям Associated Press.

Перепостить эту статью

Это произведение защищено лицензией Международная лицензия Creative Commons Attribution-NoDerivatives 4.0


Material from GIJN’s website is generally available for republication under a Creative Commons Attribution-NonCommercial 4.0 International license. Images usually are published under a different license, so we advise you to use alternatives or contact us regarding permission. Here are our full terms for republication. You must credit the author, link to the original story, and name GIJN as the first publisher. For any queries or to send us a courtesy republication note, write to hello@gijn.org.

Читать дальше

Новости и аналитика

Беседа с лауреатом Нобелевской премии Дмитрием Муратовым

GIJN приглашает вас принять участие в онлайн-беседе с лауреатом Нобелевской премии мира 2021 года Дмитрием Муратовым. Муратов – главный редактор «Новой газеты» –независимого издания, известного своими расследованиями коррупционных преступлений, нарушений прав человека, фальсификации результатов выборов, насилия со стороны полиции и других злоупотреблений властью в России.

Новости и аналитика

Измерение коррупции: Калькулятор для оценки рисков при заключении госконтрактов

Как создавался инструмент, который обрабатывает тысячи документов и выявляет признаки сговора и коррупции: случаи, в которых чиновник связан с компанией и использует свои полномочия и влияние, чтобы выиграть тендер на госзакупки.

Новости и аналитика

Вебинар GIJN — Расследуя автократию: стратегии и советы

Как журналистам оставаться эффективными и верными высочайшим стандартам нашей профессии в атмосфере авторитаризма — расскажут четверо наших выдающихся коллег из России, Египта, Южной Африки и Филиппин — все они выступали за независимые СМИ, когда демократия в их странах оказалась в осаде.